Неточные совпадения
Он никогда не бесновался, не закипал, не мстил, не преследовал, а подобно всякой другой бессознательно действующей силе природы, шел вперед,
сметая с лица земли все, что не успевало посторониться
с дороги.
«Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая по пыльной
дороге, не
замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не в силах итти дальше, сошел
с дороги в лес и сел в тени осин на нескошенную траву. Он снял
с потной головы шляпу и лег, облокотившись на руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
Левин не
замечал, как проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на девочек и мальчиков, которые
с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по
дороге шли к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки
с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики
с квасом.
Дойдя до поворота, он перешел на противоположную сторону улицы, обернулся и увидел, что Соня уже идет вслед за ним, по той же
дороге, и ничего не
замечая. Дойдя до поворота, как раз и она повернула в эту же улицу. Он пошел вслед, не спуская
с нее глаз
с противоположного тротуара; пройдя шагов пятьдесят, перешел опять на ту сторону, по которой шла Соня, догнал ее и пошел за ней, оставаясь в пяти шагах расстояния.
Путь же взял он по направлению к Васильевскому острову через В—й проспект, как будто торопясь туда за делом, но, по обыкновению своему, шел, не
замечая дороги, шепча про себя и даже говоря вслух
с собою, чем очень удивлял прохожих.
Вы расстроены, я не
смею торопить вас ответом. Подумайте! Если вам будет угодно благосклонно принять мое предложение, известите меня; и
с той минуты я сделаюсь вашим самым преданным слугой и самым точным исполнителем всех ваших желаний и даже капризов, как бы они странны и
дороги ни были. Для меня невозможного мало. (Почтительно кланяется и уходит в кофейную.)
Марья Ивановна, оставшись наедине
с матушкою, отчасти объяснила ей свои предположения. Матушка со слезами обняла ее и
молила бога о благополучном конце замышленного дела. Марью Ивановну снарядили, и через несколько дней она отправилась в
дорогу с верной Палашей и
с верным Савельичем, который, насильственно разлученный со мною, утешался по крайней мере мыслию, что служит нареченной моей невесте.
— В «Кафе де Пари», во время ми-карем великий князь Борис Владимирович за ужином
с кокотками сидел опутанный серпантином, и кокотки привязали к его уху пузырь, изображавший свинью. Вы — подумайте,
дорогая моя, это — представитель царствующей династии, а? Вот как они позорят Россию!
Заметьте: это рассказывал Рейнбот, московский градоначальник.
Ярким зимним днем Самгин медленно шагал по набережной Невы, укладывая в памяти наиболее громкие фразы лекции. Он еще издали
заметил Нехаеву, девушка вышла из дверей Академии художеств, перешла
дорогу и остановилась у сфинкса, глядя на реку, покрытую ослепительно блестевшим снегом; местами снег был разорван ветром и обнажались синеватые лысины льда. Нехаева поздоровалась
с Климом, ласково улыбаясь, и заговорила своим слабым голосом...
Новость облетела весь дом. Все видели, как Егорка потащил чемодан в сарай
смести с него пыль и паутину, но
дорогой предварительно успел надеть его на голову мимо шедшей Анютке, отчего та уронила кастрюльку со сливками, а он захихикал и скрылся.
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог знает в кого уродилась! — серьезно
заметила Татьяна Марковна и вздохнула. — Не надоедай же пустяками брату, — обратилась она к Марфеньке, — он устал
с дороги, а ты глупости ему показываешь. Дай лучше нам поговорить о серьезном, об имении.
Войдя, Крафт был в чрезвычайной задумчивости, как бы забыв обо мне вовсе; он, может быть, и не
заметил, что я
с ним не разговаривал
дорогой.
Дорогой он мне сообщил, что его мать в сношениях
с аббатом Риго, и что он это
заметил, и что он на все плюет, и что все, что они говорят про причастие, — вздор.
Во-первых, в лице его я,
с первого взгляда по крайней мере, не
заметил ни малейшей перемены. Одет он был как всегда, то есть почти щеголевато. В руках его был небольшой, но
дорогой букет свежих цветов. Он подошел и
с улыбкой подал его маме; та было посмотрела
с пугливым недоумением, но приняла букет, и вдруг краска слегка оживила ее бледные щеки, а в глазах сверкнула радость.
Только одна девочка, лет тринадцати и, сверх ожидания, хорошенькая, вышла из сада на
дорогу и
смело,
с любопытством, во все глаза смотрела на нас, как смотрят бойкие дети.
Мы
с ним гуляли по улицам, и если впереди нас шел китаец и, не
замечая нас, долго не сторонился
с дороги, Стокс без церемонии брал его за косу и оттаскивал в сторону.
Нехлюдов, еще не выходя из вагона,
заметил на дворе станции несколько богатых экипажей, запряженных четвернями и тройками сытых, побрякивающих бубенцами лошадей; выйдя же на потемневшую от дождя мокрую платформу, он увидал перед первым классом кучку народа, среди которой выделялась высокая толстая дама в шляпе
с дорогими перьями, в ватерпруфе, и длинный молодой человек
с тонкими ногами, в велосипедном костюме,
с огромной сытой собакой в
дорогом ошейнике.
На прощанье Агриппина Филипьевна даже
с некоторой грустью дала
заметить Привалову, что она, бедная провинциалка, конечно, не рассчитывает на следующий визит
дорогого гостя, тем более что и в этот успела наскучить, вероятно, до последней степени; она, конечно, не
смеет даже предложить столичному гостю завернуть как-нибудь на один из ее четвергов.
И однако, все шли. Монашек молчал и слушал.
Дорогой через песок он только раз лишь
заметил, что отец игумен давно уже ожидают и что более получаса опоздали. Ему не ответили. Миусов
с ненавистью посмотрел на Ивана Федоровича.
— Спасибо! — отрезал Иван и, бросив Алешу, быстро пошел своею
дорогой.
С тех пор Алеша
заметил, что брат Иван как-то резко начал от него отдаляться и даже как бы невзлюбил его, так что потом и сам он уже перестал ходить к нему. Но в ту минуту, сейчас после той
с ним встречи, Иван Федорович, не заходя домой, вдруг направился опять к Смердякову.
И Алеша
с увлечением, видимо сам только что теперь внезапно попав на идею, припомнил, как в последнем свидании
с Митей, вечером, у дерева, по
дороге к монастырю, Митя, ударяя себя в грудь, «в верхнюю часть груди», несколько раз повторил ему, что у него есть средство восстановить свою честь, что средство это здесь, вот тут, на его груди… «Я подумал тогда, что он, ударяя себя в грудь, говорил о своем сердце, — продолжал Алеша, — о том, что в сердце своем мог бы отыскать силы, чтобы выйти из одного какого-то ужасного позора, который предстоял ему и о котором он даже мне не
смел признаться.
Он пошел наугад, даже не помня, куда поворотить из избы — направо или налево; вчера ночью, спеша сюда
с батюшкой, он
дороги не
заметил.
Утром 4 августа мы стали собираться в путь. Китайцы не отпустили нас до тех пор, пока не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас на
дорогу продовольствием. Я хотел было рассчитаться
с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги на стол. Они тихонько передали их стрелкам. Я тоже тихонько положил деньги под посуду. Китайцы
заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
28, 29 и 30 августа были посвящены осмотру реки Сяо-Кемы. На эту экскурсию я взял
с собой Дерсу, Аринина, Сабитова и одного мула. Маршрут я
наметил по реке Сакхоме до истоков и назад, к морю, по реке Горелой. Стрелки
с вьючным мулом должны были идти
с нами до тех пор, пока будет тропа. Дальше мы идем сами
с котомками, а они той же
дорогой возвращаются обратно.
С первого же взгляда стало ясно, что стрелки не
заметили нашего сигнала и пошли по другой
дороге.
Проезжающие по большой орловской
дороге молодые чиновники и другие незанятые люди (купцам, погруженным в свои полосатые перины, не до того) до сих пор еще могут
заметить в недальнем расстоянии от большого села Троицкого огромный деревянный дом в два этажа, совершенно заброшенный,
с провалившейся крышей и наглухо забитыми окнами, выдвинутый на самую
дорогу.
— Покойников во всяк час видеть можно, —
с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог
заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на
дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по
дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
Подкрепив свои силы едой, мы
с Дерсу отправились вперед, а лошади остались сзади. Теперь наша
дорога стала подыматься куда-то в гору. Я думал, что Тютихе протекает здесь по ущелью и потому тропа обходит опасное место. Однако я
заметил, что это была не та тропа, по которой мы шли раньше. Во-первых, на ней не было конных следов, а во-вторых, она шла вверх по ручью, в чем я убедился, как только увидел воду. Тогда мы решили повернуть назад и идти напрямик к реке в надежде, что где-нибудь пересечем свою
дорогу.
— Иду. — Лопухов отправился в комнату Кирсанова, и на
дороге успел думать: «а ведь как верно, что Я всегда на первом плане — и начал
с себя и кончил собою. И
с чего начал: «жертва» — какое плутовство; будто я от ученой известности отказываюсь, и от кафедры — какой вздор! Не все ли равно, буду так же работать, и так же получу кафедру, и так же послужу медицине. Приятно человеку, как теоретику,
замечать, как играет эгоизм его мыслями на практике».
Выехав на свою
дорогу, Жюли пустилась болтать о похождениях Адели и других: теперь m-lle Розальская уже дама, следовательно, Жюли не считала нужным сдерживаться; сначала она говорила рассудительно, потом увлекалась, увлекалась, и стала описывать кутежи
с восторгом, и пошла, и пошла; Вера Павловна сконфузилась, Жюли ничего не
замечала...
Он понимал, что ступает на опасную для себя
дорогу, решаясь просиживать вечера
с ними, чтобы отбивать у Веры Павловны дежурство; ведь он был так рад и горд, что тогда, около трех лет назад,
заметив в себе признаки страсти, умел так твердо сделать все, что было нужно, для остановки ее развития.
А я сказал Маше, чтобы она не будила вас раньше половины одиннадцатого, так что завтра, едва успеете вы напиться чаю, как уж надобно будет вам спешить на железную
дорогу; ведь если и не успеете уложить всех вещей, то скоро вернетесь, или вам привезут их; как вы думаете сделать, чтобы вслед за вами поехал Александр Матвеич, или сами вернетесь? а вам теперь было бы тяжело
с Машею, ведь не годилось бы, если б она
заметила, что вы совершенно спокойны.
От скуки Орлов не знал, что начать. Пробовал он и хрустальную фабрику заводить, на которой делались средневековые стекла
с картинами, обходившиеся ему
дороже, чем он их продавал, и книгу он принимался писать «о кредите», — нет, не туда рвалось сердце, но другого выхода не было. Лев был осужден праздно бродить между Арбатом и Басманной, не
смея даже давать волю своему языку.
От Троицы
дорога идет ровнее, а
с последней станции даже очень порядочная. Снег уж настолько осел, что местами можно по насту проехать. Лошадей перепрягают «гусем», и они бегут веселее, словно понимают, что надолго избавились от московской суеты и многочасных дежурств у подъездов по ночам. Переезжая кратчайшим путем через озеро, путники
замечают, что оно уж начинает синеть.
— Признаться сказать, я и забыла про Наташку, — сказала она. — Не следовало бы девчонку баловать, ну да уж, для
дорогих гостей, так и быть — пускай за племянничка Бога
молит. Ах, трудно мне
с ними, сестрица, справляться! Народ все сорванец — долго ли до греха!
— Намеднись такая ли перестрелка в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых) была — как только до убийства не дошло! — сообщал кто-нибудь из приезжих гостей. — Вышли оба брата в березовую рощу грибков посбирать. Один
с одного конца взялся, другой —
с другого. Идут задумавшись навстречу и не
замечают друг друга. Как вдруг столкнулись. Смотрят друг дружке в глаза — он ли, не он ли? — никто не хочет первый
дорогу дать. Ну, и пошло тут у них, и пошло…
«Чего мне больше ждать? — говорил сам
с собою кузнец. — Она издевается надо мною. Ей я столько же
дорог, как перержавевшая подкова. Но если ж так, не достанется, по крайней мере, другому посмеяться надо мною. Пусть только я наверное
замечу, кто ей нравится более моего; я отучу…»
Скитники стояли посреди
дороги, размахивая руками, старались перекричать друг друга и совсем не
заметили, как
с горки спустились пустые угольные коробья, из которых выглядывали черные от угольной пыли лица углевозов.
Слепой ездил ловко и свободно, привыкнув прислушиваться к топоту других коней и к шуршанию колес едущего впереди экипажа. Глядя на его свободную, смелую посадку, трудно было бы угадать, что этот всадник не видит
дороги и лишь привык так
смело отдаваться инстинкту лошади. Анна Михайловна сначала робко оглядывалась, боясь чужой лошади и незнакомых
дорог, Максим посматривал искоса
с гордостью ментора и
с насмешкой мужчины над бабьими страхами.
Я думала: «Я умерла для семьи,
Всё милое, всё
дорогоеТеряю… нет счета печальных потерь!..»
Мать как-то спокойно сидела,
Казалось, не веря еще и теперь,
Чтоб дочка уехать
посмела,
И каждый
с вопросом смотрел на отца.
Он только
заметил, что она хорошо знает
дорогу, и когда хотел было обойти одним переулком подальше, потому что там
дорога была пустыннее, и предложил ей это, она выслушала, как бы напрягая внимание, и отрывисто ответила: «Всё равно!» Когда они уже почти вплоть подошли к дому Дарьи Алексеевны (большому и старому деревянному дому),
с крыльца вышла одна пышная барыня и
с нею молодая девица; обе сели в ожидавшую у крыльца великолепную коляску, громко смеясь и разговаривая, и ни разу даже и не взглянули на подходивших, точно и не приметили.
— Вы очень обрывисты, —
заметила Александра, — вы, князь, верно, хотели вывести, что ни одного мгновения на копейки ценить нельзя, и иногда пять минут
дороже сокровища. Все это похвально, но позвольте, однако же, как же этот приятель, который вам такие страсти рассказывал… ведь ему переменили же наказание, стало быть, подарили же эту «бесконечную жизнь». Ну, что же он
с этим богатством сделал потом? Жил ли каждую-то минуту «счетом»?
«И как
смели, как
смели мне это проклятое анонимное письмо написать про эту тварь, что она
с Аглаей в сношениях? — думала Лизавета Прокофьевна всю
дорогу, пока тащила за собой князя, и дома, когда усадила его за круглым столом, около которого было в сборе всё семейство, — как
смели подумать только об этом?
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец
заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека
с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны
дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева;
с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите;
с тем и явился».
Лизавета Прокофьевна не сказала
с ним во всю
дорогу ни слова, а он, кажется, и не
заметил того.
На правом берегу Балчуговки тянулся каменистый увал, известный под именем Ульянова кряжа. Через него змейкой вилась
дорога в Балчуговскую дачу. Сейчас за Ульяновым кряжем шли тоже старательские работы. По этой
дороге и ехал верхом объездной
с кружкой, в которую ссыпали старательское золото. Зыков расстегнул свой полушубок, чтобы перепоясаться, и Кишкин
заметил, что у него за ситцевой рубахой что-то отдувается.
Что она могла поделать одна в лесу
с сильным мужиком? Лошадь бывала по этой тропе и шла вперед, как по наезженной
дороге. Был всего один след, да и тот
замело вчерашним снегом. Смиренный инок Кирилл улыбался себе в бороду и все поглядывал сбоку на притихшую Аграфену: ишь какая быстрая девка выискалась… Лес скоро совсем поредел, и начался голый березняк: это и был заросший старый курень Бастрык. Он тянулся широким увалом верст на восемь. На нем работал еще отец Петра Елисеича, жигаль Елеска.
Первые трое суток мы ехали на телеге, что было довольно беспокойно; теперь сели на сани, и я очень счастлив. Не знаю, как будет далее, а говорят — худа
дорога, сделалось очень тепло.
Заметь, в какое время нас отправили, но слава богу, что разделались
с Шлиссельбургом, где истинная тюрьма. Впрочем, благодаря вашим попечениям и Плуталову я имел бездну пред другими выгод; собственным опытом убедился, что в человеческой душе на всякие случаи есть силы, которые только надо уметь сыскать.
— Ну как же, важное блюдо на лопате твой писатель. Знаем мы их — теплые тоже ребята; ругай других больше, подумают, сам,
мол, должно, всех умней. Нет, брат, нас
с дороги этими сочинениями-то не сшибешь. Им там сочиняй да сочиняй, а тут что устроил, так то и лучше того, чем не было ничего. Я, знаешь, урывал время, все читал, а нонче ничего не хочу читать — осерчал.
— Люба,
дорогая моя! Милая, многострадальная женщина! Посмотри, как хорошо кругом! Господи! Вот уже пять лет, как я не видал как следует восхода солнца. То карточная игра, то пьянство, то в университет надо спешить. Посмотри, душенька, вон там заря расцвела. Солнце близко! Это — твоя заря, Любочка! Это начинается твоя новая жизнь. Ты
смело обопрешься на мою сильную руку. Я выведу тебя на
дорогу честного труда, на путь смелой, лицом к лицу, борьбы
с жизнью!